= Начало игры =

Нежный ночной ветерок шелестел высокой луговой травой, склоняя венчики уснувших цветов, иногда, словно шутя, фонтанчиками подбрасывал пыль на гладкой песчаной дороге. Жаворонок, невидимый в своем гнезде, надежно укрытом высокими стеблями травы, проснулся и завертел крохотной головкой. Усыпанное звездами небо чернильным куполом распростерлось над заливным лугом. Звонкая песня цикад разливалась, дополняя пасторальную картину. Все ближе и ближе звучал небрежный перебор струн, сливающийся в ленивую мелодию. Испуганно тенькнув, жаворонок вспорхнул, а мимо его гнезда неторопливо прошел вороной конь, степенно выступая тяжелыми копытами.
- Ла-ла, ла-ла, ла-ла-ла-ла, - томно пропел звонкий голос. Цикады притихли.
Всадник, слегка покачнувшись в седле, устроился удобнее, уперев лютню в луку седла, и, пробежав по струнам тонкими пальцами, на которых остро сверкнули гранями драгоценные перстни, начал песню:

- Нам чаша расставания горька,
Мой милый друг, пока в крови бурлит желанье,
Пока бежит, как горная река
По жилам страсть, любовное страданье.

Пока бледнеет розан на плече,
Мой милый друг, твой нежный розан поцелуя,
И страстный шепот слышен; при свече
Пока, любя, страдаю, и ревнуя.

Голос менестреля прервался томным вздохом, после короткой паузы зазвучал припев:

- Мой милый друг! Таешь как дым…
Ты мне как воздух необходим!
Столько дорог,
Столько путей,
Я твоя тень,
Ты не одинок…

На высокой ноте песня вновь оборвалась, но пальцы всадника продолжали задумчиво блуждать по струнам. Вольфраму было откровенно скучно, вот он и развлекал себя душещипательной песенкой, которую сочинил сегодня. Вот уже скоро два дня, как он покинул прекрасный и многолюдный Айли-аэ-Таэнн, направляясь к границе. Позади остались шумные пирушки, на которых вампир плясал до исступления, кружась в вихре широкой атласной юбки, и пел до хрипоты, чувственным контральто услаждая уши благородной публики. Позади остался красавец-флейтист Люсиль, который так славно аккомпанировал и дарил восхитительные розы. Вольфраму было даже немного жаль мальчика – он так страдал, добиваясь любви прекрасной Лены, странствующего менестреля... Вампир запрокинул голову и коротко хохотнул. Капюшон упал назад, открывая звездному свету тонкое лицо в обрамлении светлых прядей. Вольфрам повел плечами и продолжил песню, позволив ноткам иронии просочиться в голос:

- Но лишь утихнет бурная река,
Мой милый друг, душа тогда привыкнет к потрясеньям.
И чаша расставания сладка,
Как сон дневной в дерев прохладной сени.

Мой милый друг! Таешь как дым…
Ты был мне так необходим…
Столько путей,
Столько дорог,
Мой путь всегда
Был одинок…

Был одинок, - повторил менестрель и осекся. Его конь внезапно остановился и, фыркнув, попятился. Реакция Вольфрама была мгновенна – лютня скользнула в мешок, и словно по волшебству ее место занял обнаженный клинок. Наклонившись и ободряюще похлопав коня по шее, менестрель спешился, настороженно озираясь. Пихнув локтем сумку, чтобы она сдвинулась назад, Вольфрам оглядывал горизонт, но все было спокойно. Глянув на дорогу, вампир невольно сделал шаг назад: на желтом песке чернело нечто, похожее на змею, свернувшуюся перед броском, однако острое зрение Вольфрама свидетельствовало о том, что это всего лишь изумрудно-зеленая лента, вероятно, оброненная какой-то красавицей, проезжавшей по этой дороге. Тем не менее, Воронок косил налитым кровью глазом и ни в какую не хотел продолжить путь, как хозяин не упрашивал его, взяв под уздцы.
Пожав плечами, Вольфрам подцепил ленту кончиком меча. Скользнув по лезвию, полоска шелка упала в руку вампира.

Отредактировано Вольфрам фон Гелен (15-09-2011 23:05:03)

Начало
  Судьба изменчива. Нет, не так! Судьба до безобразия изменчива и несправедлива ужасно просто. Настолько ужасно, что ужасней некуда. Нет, это ж надо было так…Вот ведь угораздило навернуться! Точнее упасть. Или навернуться? Да какая разница! Главное ведь совсем другое. Главное как со стороны выглядело то, что произошло ясным днем на бескрайнем поле с изумрудной густой травой и редкими низенькими деревцами. На одном из таких недоростков очень удобно расположился светлый жеребчик. Молодой и неопытный на вид. Ветви трещали, грозя в скором времени отправить животину в недолгое путешествие вниз, гнулись, ласковый южный ветерок трепал густую гриву и хвост, безвольно повисший, и едва не достающий до поверхности земли. Но, похоже, до подвешенного состояния висевшему глубоко фиолетово было. Честно говоря, спал он безмятежным сном младенца. Крепким, здоровым сном. И спал бы дальше, если б не раздался оглушительный треск, да одна из веток, наконец, сломалась под непомерной тяжестью. Резко распахнув глаза, конь, все еще висевший на дереве, испуганно дернулся и почти как-то сразу оказался на земле. Соприкосновение случилось ужасным, болезненным, вообще очень неприятным. В затуманенную недавним сном голову моментально хлынул поток мыслей, сметая все на своем пути. Начиная где я, заканчивая вопросом об устройстве местного филиала преисподни. Именно туда, по мнению Эля, должен был отправиться проклятый старикашка. Судьбу свою горестную он тоже проклинал. Пока поднимался на ноги, отряхивался, и, прищурив глаза, рассматривал удивительной красоты пейзаж. Море травы, далеко-далеко горизонт, где изумруд сливается с синевой небес. Красиво…И никакой пустыни, вообще ни единого намека. Солнце совсем не жарит, только ласково греет шкуру. Какая-то живность копошится в траве, встревожено переговариваются птицы, где-то вдалеке вроде как овцы бродят. «Ой чудеса то…К шайтану такие чудеса! Где я, гарпии все раздери?! Где?! Прекрасное начало дня вообще. Проснулся на сучке, шлепнулся, едва не расшибся весь. Нет, ну прекрасней быть не может! Прекрасней только моя лошадиная шкура!!!»
  Сверкнув глазами, Элькамир в который раз отряхнулся, и нервно дернув хвостом, боком отбежал в сторону. В ногах вроде не путается, боль стала меньше, а так все цело ведь. Солнце так же ярко светит, трава никуда не делась, по земле бегают жучки всякие, паучки, ой да какого зверья там только нет! До пустыни, судя по всему, очень далеко, до города тем более. Да и какое ему место в городе? «Поймают, аркан на шею, и все, прощай вольная жизнь. На шахты таскать мешки с углем. Да щас! Только во дворец. Я ведь весь такой красивый да породистый! Буду услаждать взор богатых господ. Да…Но все равно никакой свободы.» Свобода она ведь дороже всего на свете. Вот такая как здесь. С ветром, травкой сочной, чистым небом и бренчаньем колокольчиков вдалеке. Красота ведь. И стоит ли думать о том, что было вчера? Может и надо задуматься, но не сейчас. Сейчас не до этого.
  Однако жеребец на удивление громко и грязно выругался и только после взял с места в галоп. Словно с цепи сорвался парень. Быстро набирая скорость, вырывая клочья земли острыми копытами, сминая траву. И казалось, что не бежал, а летел, будто крылья обрел. Пьянящее чувство скорости и только ветер может стать соперником…Грива развивается по ветру, длинные ноги едва касаются земли, а в глазах такой азарт и восторг. Все, что было вчера, сейчас потеряло значение. Он наслаждался, вовсю наслаждался жизнью. Жизнь вообще удивительна и прекрасна. Не смотря на превратности и козни судьбы.

Скорость становилась все больше, разумные мысли напрочь вылетели из головы. Окружающий мир превратился в размытое цветное пятно, и казалось, что так бежать способен вечность. Да что там вечность! Она потеряла значение, вообще все потерялось в удивительных ощущениях, чувствах, которых никогда не доводилось испытывать. О, они были прекрасны! И бежать бы Эль действительно мог очень долго, если бы в какой-то момент в размазанном окружающем мире что-то резко не изменилось. Быстро спохватившись, жеребец прищурился, и не сбавляя скорости приподнял голову. «Шайтан меня раздери!» Единственная мысль, глупая и безысходная, словно насквозь пронзила. Маленький мальчик, невесть откуда взявшийся, стоял на пути и не желал с места сдвинуться, а расстояние стремительно сокращалось. От громкого крика ребенка заложило уши, а сердце едва ли не в прямом смысле этого слова в пятки ушло. Никогда он так не паниковал, вот, правда. Тут ведь и остановиться не успеет даже, малыша по инерции снесет. А надо думать, да как можно быстрей. Да, думать. На быстрые действия Камир когда-то был очень способен и все ведь в последний момент, когда будто уже неизбежное обязательно произойдет. Вот и сейчас жеребец резко отпрыгнул в сторону, демонстрируя чудеса ловкости, гибкости и изворотливости. Только оттолкнуться толком не успел, не учел того, что скорость-то совсем не маленькая и естественно споткнулся, заваливаясь на бок, переворачиваясь несколько раз, да по траве успел проехаться, как следует приложившись боком. Еще больней, чем с дерева навернулся, прям аж дыхание перехватило.
-Эй, малой ты там живой?! Какого беса вообще под копыта кидаешься?! Тебе жить совсем расхотелось?! Куда мамка-то смотрела, отпуская такого мелкого одного! А я тут из-за тебя шею чуть не свернул!
Совсем не беспокоясь о впечатлениях малыша, Эль выкрикивал все, что на языке вертелось. Пока с явным трудом поднимался, пока падал, припадая на одно колено, и честно пытался сохранить равновесие. Ободранный бок зверски болел, в глазах все плыло, видать здорово головой об землю приложился. Никуда не годится! Столько падений за каких-нибудь там пол часа. «Не, хорошо хоть успел…А то бы в землю втоптал это маленькое создание…Ужасно просто!» Нервно вздрагивая, жеребец вытянул шею и мотнул головой. Тут же пошатнулся, широко расставил передние ноги, чтоб вновь на земле не оказаться.
-Вот как я теперь бегать буду?!

--->начало игры<---

Стоял второй месяц лета. Необозримые поля Алларии, раскинувшиеся до самого горизонта, пестрели всеми цветами радуги. Светило яркое солнце, в воздухе стоял неумолчный гул пчел и других насекомых, изредка садящихся на травинки и только тогда замолкающих. Где-то вдалеке еле слышно звенел ручеек, пели птицы и в целом картину можно было бы назвать пасторальной. Так бы сказал всякий, увидевший ее. Но только не Николай.
Уже третий день он брел наугад по этому бесконечному полю, и в данный момент его настроение колебалось где-то в районе между «очень плохое» и «отвратительное», постепенно приближаясь к последнему.
Дело в том, что он заблудился. Побывав три дня назад в трактире возле дороги и приобретя там еды (в виде черного хлеба и небольшого кусочка сыра) на несколько дней, Николай направился по дороге, которая, как он надеялся, должна была привести его в Айли-аэ-Таэнн. Но ночью, услышав какие-то звуки, очень похожие на движение небольшого конного отряда из трех-четырех человек, и решив, что это сам Пресвятой Орден явился по его душу, Николай, не долго думая, свернул с дороги в поле. Проблуждав в темноте несколько часов, он плюнул на все и решил выбраться на дорогу с утра. Но молодой человек и в своей-то родной Империи плохо ориентировался на местности, поэтому его оптимистическим планам не суждено было сбыться.
И вот уже третий день Николай шел по полю. Трава была густой, некошеной, и поэтому он то и дело спотыкался обо что-то, почти теряя равновесие.
-Да чтоб тебя!.. – во весь голос выругался он, чуть не упав в очередной раз, и пнул подвернувшийся под ногу предмет. По всей видимости, это был камень, потому что через секунду Николай уже скакал вокруг места происшествия на здоровой ноге и, поджимая пострадавшую конечность, вопил что-то нечленораздельное.
Накричавшись вволю, он плюхнулся на землю и откинулся на спину. Юноша закрыл глаза, и тут же перед его мысленным взором встало лицо матушки. «Не валяйся в траве, - будто наяву услышал он ее голос, - а то рубашка зеленая будет».
Николай уставился в небо. Волей-неволей навернулись слезы, и бывший священник, рывком сев, уткнулся лбом в колени и сжал зубы, чтобы не разреветься. «Единый, - взмолился он мысленно, - если ты слышишь меня, пожалуйста, помоги мне. Я слаб, такие испытания не по плечу мне. Я хочу вернуться домой, снова увидеть родителей, друзей… Я не справлюсь сам. Я не хочу умирать…»
Николай прекрасно понимал, что долго он не продержится. На дворе стоял октий, а это значит, что почти ничего из того, что можно было бы употребить в пищу, не созрело. Хлеба у него оставалось на 2, максимум 3 дня, сыра – и того меньше. Надо было срочно найти дорогу. Но Николай даже не представлял, в какой стороне она находится, и шел наугад.
-А вдруг дорога осталась сзади, а я от нее удаляюсь? – подумал молодой человек вслух и замолчал. Было жарко, душно и влажно. Живот сводило от голода, а еще было очень страшно – а вдруг Пресвятой Орден гонится за ним? Николай не понаслышке знал, что с ним могут сделать, и это отнюдь не добавляло ему оптимизма.
Молодой человек вздохнул и еле слышно проговорил «Грехи мои тяжкие…». Потом достал из сумки ломоть хлеба и, отщипнув небольшой кусочек, почти мгновенно с ним управился. Еще немного посидев в траве и пару раз вздохнув, Николай поднялся, отряхнул рубашку и направился в том же направлении, по которому и шел ранее.

Николай все еще брел по лугу, надеясь выйти на дорогу, когда неподалеку от него прошел… конь? Молодой человек остановился и потер глаза, а потом снова посмотрел вперед. Это действительно был конь, яблочной окраски. Он двигался неторопливым шагом, изредка помахивая хвостом, и казалось, что ему не было ни малейшего дела ни до чего вокруг. «О чем я думаю?.. – чуть поморщился Николай. – Конь как конь. Идет по своим делам. Лошадиным».
Молодой человек уже было отвернулся в сторону предполагаемой дороги, но внезапно застыл, точно громом пораженный. «Это знак! Единый подает мне знак! Конь, наверное, указывает мне путь!».
Возможно, кому-то его мысль покажется абсурдной, но учитывая прошлые три дня, Николая можно было понять. Бывший священник поднял голову и, уставившись в небо, торопливо прошептал благодарственную молитву, после чего поспешил за конем, ушедшим уже достаточно далеко.
Внезапно краем глаза Николай уловил какое-то движение в той стороне, откуда пришел конь. Юноша притормозил и обернулся.
Было далеко, и поэтому Николай смог различить только что-то светлое, пепельное, ярко выделяющееся на фоне сочной зеленой травы и пестрых цветов. Это что-то было подозрительно похоже на чью-то макушку.
«Ребенок? – удивился юноша и окончательно остановился. – Что он здесь делает? Заблудился, как я, или…». Он уже сделал шаг по направлению к макушке, но потом замер с занесенной ногой. «Раз он гуляет здесь, то, наверное, это местный житель, - подумал Николай. – Как их там… Дессайны, что ли?.. Опасно подходить. Мало ли что может взбрести ему в голову».
Молодой человек снова повернул голову к коню. Тот продолжал неторопливо идти вперед, не обращая никакого внимания на юношу. «Мне надо на дорогу, - сказал сам себе Николай. – Но если там и вправду ребенок? Потерялся, может… Если так, то он вряд ли найдет дорогу домой. И маловероятно, что у него есть с собой пища. Если я сейчас пройду мимо, я, возможно, обреку его на гибель. А моя совесть и так чересчур запятнана…». Молодой человек мысленно проговорил молитву. «Нет, все-таки я должен узнать, в чем дело. А коня я еще успею догнать».
Юношей он был совестливым, поэтому сравнив все «за» и «против», вздохнул, и, бросив тоскливый взгляд на коня, повернулся в другую сторону и направился туда, где в высокой траве виднелось светлое пятнышко.
-Грехи мои тяжкие, - по привычке еле слышно пробормотал Николай. Несмотря на его слова, на сердце немного полегчало, может быть из-за того, он увидел живое существо.  Он уже представлял себе, как смиренно потупив очи, приводит ребенка прямо в объятья безутешных родителей, уже не чаявших, наверное, увидеть свое дитятко. Может, тогда ему помогут? Накормят, хотя бы…
Отзываясь на мысли юноши, в животе заурчало, и Николай помотал головой, отметая прочь ненужные грезы. «Хоть бы не убили, и то ладно». А светлая макушка виделась уже совсем близко.

Дивиться чуду расчудесному долго не получилось: конечка, как тот грубиян, развернулся и ушел. Лялюш только вслед ему поглядел, рта не закрывая, а потом головушку-то и опустил. Бежать за животиной или нет? Обидно стало: не сказал конь ничего, значит, Геставт и не пойдет. Не нужон он этому зверю копытному. Ну, а раз так, пойдет своей дорогой куда глаза глядят. А глаза глядят и видют только поле, поле да поле... Много поля, много травки...
- Эх, - печально вздохнул малыш и остался на своем месте растерянно глядеть под ноги.
На счастье, недолго пришлось этим занятием заниматься: послышался вдалеке шорох шагов, и ребетенок решил уж было, что конь за ним вернулся, да тот уж и скрылся, только хвост да трясущаяся голова обозначали его вдалеке. Повертев головой Лялюш приметил еще одну фигуру, которая приближалась к нему с неизвестными намерениями. Люди! - подумал малыш и поднял глазищи на дядю. Уж он и отведет ребенка куда-нибудь в какую деревню да порасскажет, что тут приключилось, поменялось да и вообще, как люди поживают да всякие существа...

Дитенок глядел на человека не отрываясь. А вдруг он на таком языке говорить станет, что Лялюш его не поймет совсем. И что тогда делать? Как жить? Как кормиться? Со страхом малыш ожидал, пока человек к нему подойдет да речи свои заведет... А вдруг враг он? А вдруг он Лялюша сейчас - хвать! Да на плечо - хыть! Да потом в печку - и сожрет?! Ой, беда ж, беда будет! Ай-ай! Возьми сейчас Юндил и запаникуй, но нет вот, вроде, нормальный дядька. И говорит понятно...
- Здрасьте, - ответил дите и вдруг немножко так смутился. - Нееет. Я просто...
А что он скажет? Что его боги скинули с неба? А вот не поверит дядя, засмеет и уйдет. А вдруг? Или решит, что Лялюш - это феечка, и раз с богами дружит, то и желания исполнять наверняка умеет. Но вот придумать что-то замет "меня боги высадиди" он как-то быстро не смог, а потому выдал глупенькое:
- Меня тут... погулять оставили.
И улыбнулся. Ну, надо же как-то подкрепить свои враки. Хотя, какие ж это враки? Почти враки. Его действительно тут оставили... погулять. Может, соскучатся и заберут после обеда... дедушкой.
Цепкий детский взгляд, наученный на любопытстве, уследил за поворотом дяди и его изменившимся выраженим лица. Мальчик наклонился и увидел вдалеке всадников. Они ехали как раз в их сторону... а может, и за коником. Коник... дядя... и дяди на кониках. Наверное, он с ними, а его коник - тот, что убежал. Они, наверное, расстались. Потеряли друг друга и шукают. Надо сказать дяде...
- А это Ваши дружи? - поинтересовался малыш и помахал дядям рукой. - А Ваш коник... Это, наверное, ваш коник был, дядя? Он вооон туды ушел... Он это... Упал... И...
Странное лицо было у этого человека. Как будто напроказничал где-то, а эти дяди на лошадках его сейчас ругать будут.

Дяди в красном действительно изо всех сил изображали из себя друзей. Вот и заулыбались удовлетворенно, приметили двоих. Мальчишка, разумеется, лишний, но его и убрать недолго. Или с собой забрать - пусть в Ордене разбираются, что это за дите, и не слышало ли оно чего лишнего, не знает ли чего полезного. А Николая, как полагается, через седло - и вперед, в традиционную железную клетку, через границу, и на суд к Ордену. Будет сопротивляться - руки-ноги переломать. Пресвятой Орден бывал очень четок в своих указаниях паладинам. Допрашиваемый должен быть в состоянии ответить на вопросы, но зачем ему глаза или возможность двигаться? Главное, ломать конечности и ослеплять бережно, чтобы не сдох прежде времени, и не избег допроса. А то задержанные - народ подлый, то и дело норовят или сбежать, или с собой покончить. Незачем им лишнюю возможность давать.

Паладины даже спешиваться не стали. Братья Бортниковы - Иван и Демьян - полагали, что загнать двуногую жертву куда как проще верхом. А ежели что, спешиться они всегда успеют, целиться же подручнее сверху. У каждого была при себе "Пчель" с патронами - по семи выстрелов с брата, и нешто не поймают?
Паладины направили коней к жертве. Медленно, шагом - извечная потребность покрасоваться, насладиться ужасом арестовываемого, насладиться собственной иллюзорной властью. Ведь вот же, они - хозяева положения. Приятно. Для кого-то бытие паладином - истинное призвание.

Николай крепко сжал узкой ладонью маленькие детские пальчики и поднял глаза на подъезжающих всадников. Его трясло так, будто он в одной рубашке выбежал на мороз. Это ощущение усиливалось по мере того, как холодели от с трудом сдерживаемого животного ужаса пальцы.
Паладины подъезжали медленно, будто издеваясь. Хотя почему же будто? Николай видел написанное на их лицах – удивительно похожих, словно парни были братьями – удовлетворение, смешанное с презрением. Так спесивая знать смотрит на слуг, так брезгливые люди смотрят на крыс или насекомых. Прекрасно понимая свое безусловное превосходство, свою власть и безнаказанность. И это было самым страшным.
«Палачи… Единый… Ребенок… Господи, помоги… Господи… Помоги…»
-…А по батюшке? – прозвучал где-то на краю сознания голос малыша.
Внезапно Николай ощутил разгорающуюся внутри ярость. Она поднималась по венам вверх, подкатываясь рычанием к горлу, раздвигая губы юноши в оскале, сужая кроткие карие глаза в опасный прищур. «Не позволю. – с удивительной твердостью проговорил он про себя. – Пока я жив, я не позволю им причинить вред невинному».
В первую секунду он опешил от своих мыслей. Страх не исчез, но отступил куда-то на второй план.
«Они думают, что ты настолько испуган, что не сможешь пошевелиться. Они считают себя самыми умными. На этом и сыграй»
Как будто кто-то продиктовал это Николаю, таким чуждым голосом прозвучали в его голове эти слова. Он втянул в себя воздух и настороженным, напряженным взглядом уставился на всадников. Ближе… Еще ближе…
-Олегович, - выдохнул он, одновременно дернув Геставта к себе, и отпрыгивая одновременно назад и вправо.
«Ружья. Влево!» - проорал тот же голос, и Николай, как заяц, отскочил опять. Во время этого он перехватил мальчика за пояс. – «Вправо! Теперь вперед!»
Голос в голове звучал незнакомо и знакомо одновременно. За спиной засвистели пули, что-то оцарапало его плечо, юноша прыгнул еще раз на пределе сил и в охапку с Геставтом провалился в какую-то яму.
Удар произошел через стук сердца и мгновенно вышиб весь воздух из легких. Николай попытался вдохнуть и закашлялся.
-Как ты? – хрипло обратился он к мальчику. – Извини…
Он все еще держал малыша в руках, поэтому Лялюш приземлился не на землю, а на бывшего священника и особо сильно удариться не мог.
Сверху донеслись какие-то звуки, и Николай вернулся в реальность. Он вскочил на ноги, поставил Геставта на земляной пол туннеля и, крепко сжав его руку, на максимально возможной скорости направился по туннелю.

Отредактировано Николай Гвоздикин (01-02-2012 21:12:52)

Начало положено

До сего момента Яреку никогда в жизни не приходилось воочию наблюдать выполнения не то обещания, не то пожелания звучащего "да чтоб я сквозь землю провалился". Но сегодняшний день, да что там, вся неделя, начиная с милостивого дозволения отправиться вместе с паладинами "по делу отлагательств не терпящему" аж в саму Алларию (спасибо и на том что пинка для скорости не выдали, чего вполне можно было ожидать судя по торопливости сборов) преподносила Бойко сюрприз за сюрпризом.
И вот это еще... так сказать явления чуда Божьего беглым священником, как его бишь, Николаем.
Не то чтоб Яр подумал что этот самый монашек может быть не таким уж еретиком, в ереси его вообще пока не обвиняли, но мысль о том что побегушки эти могли быт посланы ему провидением в рыжую голову закрались.
Исподволь так. Бочком.
- Мы... точно ними не пойдем? - стараясь придать голосу выражение полного безразличия поинтересовался брат-искатель у своих спутников, попутно ужаснувшись как они терпят эту жару в полном обмундировании. Сам Ярек запыхался и разоблачился еще с утречка, и теперь щеголял в ботах на босу ногу.
Насколько ему помнилось, брат Иннокентий явственно так настаивал, что лезть им покуда не припечет никуда не желательно, и вообще их дело не беглецов ловить, а за ловцами присматривать - как бы не учудили чего.
А пойти между тем подмывало, да так сильно, что даже укатанная и привыкшая ко всему на свете гнедая, меланхолично пощипывающая траву недовольно всхрапнула, мол чего ты ерзаешь, болезный, всю спину промял.
Для молодого искателя эта поездка была первой в своем роде. До того ни разу не выезжавший за пределы Империи, Ярек всю дорогу вертел головой как сыч и переживал что постоянно действует на нервы всему отряду, давно привыкшему к подобным перегонам.
- Я быстро! - таки не удержавшись Бойко скатился с крутого лошадиного бока и, пока не успели схватить за ухо, рысью почище лошадиной направился к месту исчезновения аж четырех человек.
Бортниковы спускались медленно, значит там не яма ловчая, а лаз. Только откуда и куда быть лазу посередь луга?
Охотники меж тем скрылись из виду, и для того чтобы усмотреть хотя бы их спины, рыжему пришлось свеситься в пока еще открытый лаз вниз головой, на манер летучей мыши.

Отредактировано Ярек (08-02-2012 21:44:59)

Ощущение детской ладошки внезапно исчезло – мальчонка, видимо, споткнулся и упал. Стыд удушливой волной накатил на Николая, и он, обернувшись, опустился на колени перед Геставтом.
-Прости… Прости, меня, пожалуйста, - виновато произнес он, мягко сжимая плечи ребенка. Лица Лялюша было не разглядеть в темноте, но Николай был уверен, что мальчик готов был заплакать. – Потерпи еще чуть-чуть, еще немножко.
Юноша, конечно, услышал последний вопрос малыша, но не мог на него ответить – ведь он сам не имел ни малейшего понятия о том, где они оказались. Он протянул руку и погладил Геставта по пушистым волосам.
Внезапно в туннеле раздались какие-то звуки. Они были далеко, но у Николая сжалось сердце.
«Погоня…» - с какой-то жуткой обреченностью понял он. От пылающей несколько минут назад ярости не осталось и следа, она исчезла, будто задушенная темнотой и сыростью туннеля. Хотелось сесть на пол, закрыть глаза… Но Николай, даже сознавая всю плачевность своего положения, не мог перестать делать жалкие попытки к спасению – ведь от него теперь зависела еще одна жизнь. И какой-то внутренний голос подсказывал ему, что была эта жизнь гораздо ценнее его, николаевой.
«Вряд ли у паладинов есть с собой факелы, - внезапно подумалось юноше. – Можно попытаться…»
-Лялюш, - неуверенно окликнул он мальчика. – Когда… Ммм, если те дяди нас догонят… И у них не будет света… Убегай один. Затаись где-нибудь и сиди тихо, как мышка.
Николай крепче сжал плечи Геставта.
-А потом иди за ними, только ни в коем случае не показываясь им на глаза. Они должны вывести тебя на поверхность.
Молодой человек судорожно вздохнул.
-Я никогда не прощу себе, что впутал в свои проблемы невинного ребенка, - прошептал он почти про себя, а потом обратился к Геставту. – Обещай мне, что так и сделаешь.
Звуки с того конца туннеля с каждым ударом сердца слышались все ближе.

Хруст костей, в первую секунду буквально оглушивший Ярека, наверное еще долго будет стоять у него в ушах. Рыжий успел принять лаз за могильник и   внутренне передернуться - кто знает какая дрянь может водиться в таких местах. Прицепиться, и потом никакие лекари с молитвами не помогут. Одна  дорога останется - в землю, червей кормить.
Бойко в ближайшее время туда не собирался, и даже то, что человек предполагает, а Единый решает что  этим предположением сделать, его не переубеждало. Рано было еще брату-искателю в могилку - надо ж сперва и мир посмотреть, раз уж дело жизни тому способствует.
Так что, когда его приложило чем то тяжелым ровнехонько по макушке, Яр охнул и забарахтался в яме, выцарапываясь наружу как застрявший в бочке с рыбой наглый бродячий кот. Перспектива быть сплющенным ему совсем не улыбалась.
Мысль о том, что в закупоренном могильнике останутся и беглый, и Бортниковы, и ребятенок который тут уж вовсе не при чем даже!
- Яма закрывается! - закричал Ярек, наваливаясь на крышку всем телом, стараясь затормозить ее хоть немного. - Ногами шевелите!
Обращался он не только к оказавшимися неблагонадежными паладинам, что в общем то роли никакой не играло, но и к беглецам. Может и не слышат, а услышат так могут и не послушать, но тут уж сами решают пусть, что им страшнее.
Наше дело предупредить, и спать спокойно после, совестью не мучимыми.
- Помогите же! Они там застрянут! - Бойко кажется обломал все ногти, изо-всех цепляясь пальцами за крышку лаза и серьезно рискуя их выбить. - Почему демоны вас раздери никто даже не пытается помочь?!
Еще немного  рыжий готов был пригрозить все все рассказать брату Иннокентию, чьим именем давно пугали не только непослушных детей, но и непослушных братьев. От озвучания этой угрозы удерживали его только сомнения в ее действенности - а ну как дадут пинка и сбросят в эту могилу за компанию. А потом скажут, погиб мол, при исполнении.
Идеализированное представление об Ордене в ведьмацкой (по цветовому признаку) голове трещало по швам.

Отредактировано Ярек (08-02-2012 23:50:02)

Николай хотел добавить что-то еще, но дитенок, всхлипывая, потянул его вперед, в темноту туннеля. Лялюш заметно хромал, и юноше стало невыносимо стыдно за себя.
«Позорище, - укорил он себя. – Чему тебя только отец Ярослав учил?..»
Николай решительно взял Геставта на руки и пошел вперед.
«Я эту кашу заварил, мне ее и расхлебывать. В конце концов, кто тут взрослый?»
-Лялюш, - Николай постарался придать голосу как можно больше оптимизма. Получалось плохо. – Не бойся, я с тобой. Я тебя не брошу, обещаю. И мы обязательно отсюда выберемся, слышишь? Мы пройдем еще чуть-чуть, еще совсем немножко. А там будет солнце, и небо, и травка зеленая…
Николай говорил это, стараясь успокоить не только малыша, но и себя. Последние раздавшиеся сзади звуки до зубного скрежета напоминали предостерегающий крик, и юноша изо всех сил гнал из сознания то, что могло напугать преследователей.
Темнота была по-прежнему густой, но привыкшие к ней глаза уже позволяли, пусть и смутно, но все же разглядеть кое-какие детали. Например, черепа животных – целые и ломаные – в беспорядке валявшиеся на протяжении всего туннеля. Они неприятно хрустели под ногами, отнюдь не добавляя жизнеутверждающих мыслей.
Тем временем Николай с Лялюшем на руках вплотную подошли к сгнившей двери.
«Дверь? – поразился Николай. – Здесь? Значит ли это…»
Он осторожно поставил Геставта на пол и прикоснулся к разбухшему, трухлявому от влаги дереву. Оно готово было развалиться от малейшего усилия, но надо ли было идти туда, в неизвестность?..
Николай неуверенно провел ладонью по двери. Ее поверхность была неприятной на ощупь, и будь у него иной выход, юноша ни за какие коврижки не вошел бы в нее. Но иного выхода не было – если только обратно, в крепкие и отнюдь не дружеские объятия паладинов. Поэтому он повернулся к стоящему Лялюшу и нерешительно спросил:
-Ну, что? Пойдем… туда?

За считанные секунды Яр понял всю соль так любимого братом Леславом выражения "чтоб тебя приподняло да пришлепнуло". Собственно, Бойко как раз сперва приподняло. а потом сверху припечатало так, что он трудноразгибаемой закорючкой расположился на полу. Среди костей, пыли и разнообразного наносного мусора. Ах, да, еще среди братьев Бортноковых, попытавшихся заключить неузнанного коллегу в теплые объятия.
- Ррррруки уберррри, лешак! - грассировал Ярек, наугад, не глядя раздавая пинки и тычки двум дуболомам. Обстоятельства требовали решительных действий и если Красный не хотел скоропостижно скончаться, то стоило либо вдолбить в головы подземным паладинам то что он - Ярэ - свой... либо напугать их так, чтобы эти детины в подскоке своими собственными головами пробили бы путь на свободу. Пострадали за общее дело так сказать.
Бойко решил не мелочиться и пользовать оба варианта за раз.
- Не тррррожь или брррат Иннокентий тебя живьем зажарррит!
Если бы не хруст, топот Бортниковых и голоса, Ярек бы даже наверное услышал, краем рваного уха, разговор Лялюша и Николая. И даже бы посоветовал не соваться в это самое "туда". Мало ли... вдруг там очередная самозакрывающаяся дверца, которую изнутри никак не откроешь.
Хотя в процессе возьни с двумя дюжими паладиными, "там" стало местом куда более привлекательным.
Старание с которым братья старались повязать еретика и предателя наводило на мысли, что им, в общем-то, не так уж и важного кого ловить и выдавать Ордену.
На помощь ведь никто не кинулся... Ни ко мне, ни к своим же.
- Даотпустижтыдурррра! - не то прорычал, не то прошипел Ярек, когда лапища одного из братьев тисками сжала его плечо и как можно более прицельно пнул обидчика в колено. С такого то расстояния и... промах грозил Бортникову куда более страшными муками.