Его сторонились, за его спиной шептались, его побаивались, над ним смеялись. А юный Алабандин все еще не понимал, почему его судьба сыграла в несправедливую игру, где он оказался ржавым звеном. Он часами прятался в отцовской библиотеке, искал материалы, что хоть как-то затрагивали рождение и развитие обряда второго имени, и почему народ земель Шанеи так верит этим предсказаниям. Новоназванный Раум прятался ото всех, даже от слуг и рабов, которым было не важно, кому они служат - вору или царю - от этого их жизнь вряд ли изменилась бы. Но видеть даже их заинтересованные взгляды подростку было не по силам.
Сегодня, именно сегодня, когда дом был поднят на поиски сбежавшего раба, Алабандина долго не могли найти средь книжных стеллажей: он зарылся настолько глубоко, обложился книгами и свитками, что мимо него проносились несколько раз, не замечая светлой головы. А он был рад, хоть беготня и голоса его раздражали и не давали сосредоточиться. Строчки о том, как Создатель приказал Высшим Его творениям, то есть древним шанейцам, следить за судьбами детей своих, не позволять смешения кровей Высоких Домов средь наследников с дикими племенами и прочее бла-бла-бла смешивались и перескакивали друг через друга, не запоминаясь совершенно. Раум обхватил голову руками, скрываясь за книгами, как котенок, прячущийся от жестокого хозяина, но когда все стихло, и слуги перестали шуметь, у своеобразной крепости появился Глава Дома Соломьенн - отец Алабандина. Уж кто-кто, а этот человек мог найти отпрыска, пожалуй, где угодно, если он ему был очень нужен. Такое случалось крайне редко, и вкупе с поднявшейся суматохой, могло значить, что в Доме произошло действительно что-то весьма неприятное.
Клаунек протянул руку сыну.
- В Дом прокрался... - отец замолчал.
Вор? - подумал Алабандин и прищурился. Отец даже не назвал наследника по имени - ни ненавистное Раум, ни привычное всем Алабандин.
- Враг. Пожалуйста, вернись к себе.
Четырнадцатилетний еще ребенок для шанейцев послушно поднялся и, прихватив пару-тройку книг, молчаливо направился вон из библиотеки.
А ведь завтра должен быть праздник в Доме Соломьенн... Немудрено, почему все так стараются изловить этого... врага. Ведь будет много важных гостей, а он, наверное, может напасть на них. Смелый. Забраться во дворцы Соломьенн... Раум, опустив голову, прижав книги к груди, шел по длинным коридорам и размышлял о том, каким бы мог оказаться этот "враг" или все же вор, что он мог украсть, чем был опасен и насколько безрассуден, чтоб забраться к сильнейшим Шанеи... А ведь завтра Алабандин должен танцевать перед гостями. Как они будут смотреть на него? Ведь всеуже знают, что он неугоден...
Мальчишка вздохнул и повернул за очередной угол. Он пошел именно этим путем из любопытства, потому что услышал от охраны, что где-то в этой части может оказаться преступник. Убивать наследника ему не резон - вряд ли семья сильно расстроится из-за смерти предсказанного вора и разоблачителя, и если этот самый враг не идиот, он об этом должен знать. Так думал юный Раум... Хотя, умирать ему не очень хотелось, а вот надежда на то, что он, может быть, увидит героя, рискнувшего забраться в дом его отца, а может, и его поимку - вот, что было интересно мальчишке. И был совсем не осторожным, окунувшись в мысли с головой.
Шум с лестницы юноша услышал за секунду до того, как что-то навалилось на него. Сын Клаунека раскрыл рот и распахнул красноватые глаза...
Книги разлетелись в стороны, и последнее, что увидел Алабандин, перед тем, как упасть - это собственный рукав и чью-то тень. Потом ему стало очень больно, он пискнул, ударяясь о пол всем, чем только мог, в том числе и головой, а когда пелена перед глазами исчезла, услышал голос у самого уха.
- Раскроешь тут, когда его зажали, - сказал шанеец, но незнакомец услышал только испуганное: - М-м-м-ммм м, м-м мм мм-м-м.
Жемчужные волосы разметались по полу, не скрепленные даже лентой, пальцы левой руки вцепились в руку названного врагом, правая же рука оказалась прижата к холодному полу, ноги брыкнулись, но эльф (а что это эльф Алабандин еще не знал да и вряд ли понял, кто это такой) был много сильнее подростка и тяжелее, поэтому глаза дитенка зажмурились от неприятной боли и невозможности нормально вдохнуть. Сверху, откуда упал незнакомец, послышались голоса стражи. Попытаться закричать? Забить ногами, чтоб привлечь хоть каким-то шумом? Ведь вот же он - враг, о котором говорил отец, совершенно точно он! Смотрит на Алабандина своими страшными глазами, обещается убить, если тот подаст сигнал на подмогу... А успеет ли? Вывернуть шею в таком положении он не сможет, а значит, ему придется подняться и поднять мальчишку - а это дополнительное время для Алабандина, чтоб дать отпор, кинуться в ноги или просто наброситься сверху, завалить, перескочить... Раум-то, должно быть, быстрее и легче этого незнакомца, он более гибок...
Как странно. Ему страшно, а он мгновенно соображает... Вот она - кровь шанейца, воина от рождения. И Алабандин, рискуя, стал кричать, насколько мог себе это позволить, царапать острыми коготками руку иномирянина, бить ногами. Его глаза, в которых блеснули слезы, метнулись в сторону прохода, к которому, как он ожидал, уже должны были бежать воины дома Соломьенн... Глупый, он начитался книг и не знал, что преимущество было у того, кто сверху.

Его спасение было уже близко. Алабандин в душе надеялся, что после этого случая к нему станут относиться более внимательно, добрее, поймут, что прав был он, а не все эти недобржелатели, давящие на отца недовольством о судьбе его наследника. Ну какой же он вор! Вот же - нашел настоящего вора... И подумаешь, тот сильнее его, придавил, захватил в пленники, но ведь Раум еще совсем мал...
Все рухнуло. Во-первых, незнакомец оказался хитрее и проворнее: он не поднялся, а до колкой боли сжал запястья мальчишки. Алабандин готов был поклясться, что слышал - не просто почувствовал, - как они хрустнули, молился, чтоб враг руки не переломал. Во-вторых, он больше не мог дышать, а значит, не мог и кричать: не успев набрать воздуха, шанеец лишь пискнул - и задергался изо всех сил. Сердечко его колотилось так сильно, что должно было вот-вот проломить грудную клетку и выскочить, но даже оно уперлось бы в грудь незнакомца. Вот так в неволе и страданиях мог сейчас погибнуть ребенок... Он пытался открыть рот, укусить за ладонь эльфа, столкнуть его с себя, вырвать руки, пнуть... Из глаз хлынули слезы; а вор словно бы посмеялся и над своей жертвой, и над его семьей, сымитировав любовные утехи нетерпеливых. Отец такое не позволил бы, но разве мог он уследить за всем дворцом?
Раум дернулся в ту сторону, откуда послышались шаги стражников, но понял, что они клюнули на уловку "гостя" и ушли. Отчаяние слепой пеленой накрывало беловолосого.
А Клаунек уже искал своего сына. Он чуял его, знал, где он находится, чувствовал страх отпрыска. Звучный голос взрослого шанейца, хозяина этих земель, зазвучал в дальних коридорах - он звал сына. Но Алабандин его не слышал: он продолжал глупо биться, как мог, уже не так резво. Жалобно посмотрел он на эльфа заплаканными глазами, наблюдая, как его черты лица расплываются. Ди пел, танцевал, он быстро бегал - он контролировал свое дыхание, но когда ты тратишь силы на попытки вырваться, когда ты не можешь вдохнуть и все запасы потратил на бесполезный крик - вот тогда никакая подготовка не спасет. И Алабандин сдался.
Он перестал дергаться, тело его ослабло и обмякло, только голова и грудь дергались, как в предсмертной агонии в тщетных попытках вдохнуть. Мир плыл, в висках стучало, в ушах звенело, голова начинала нещадно болеть - постепенно лишенный даже возможности вдохнуть шанеец терял сознание. Организм привыкал к невозможности получения хоть капли спасительного воздуха, маленького вдоха - и почти отказался выполнять простую функцию. Пожалуйста... отпусти меня, - думал Алабандин, смотря почти уже невидящими глазами на воего пленителя. - Дышать...
Ну, и как-то все. Малыш замер, не подавая более ни малейшего признака сопротивления. Он даже глаза закрыл - провалился в противную, липкую темноту, полуглухую, шуршащую и звеняющую искаженными окружающими звуками.

Отредактировано Alabandeen (04-03-2012 04:31:35)

В ушах Ди вдруг все зазвенело, в сладкую тишину ворвались звуки и какие-то неприятные ощущения, словно его дергали. Воздуха панически не хватало, и мальчишка пытался вдохнуть глубже - пока не понял, что на самом деле ему мешает дышать. Это понимание пришло скорее, чем возможность разглядеть того, кто бьет его по щекам, разобрать сквозь шум слова. Он застонал сперва от навалившейся усталости и страха перед состоянием, ожидавшего его после возвращения из мира бессознательности, а затем от боли в голове, локте, плече и заднице от падения. Что случилось? Где я? Почему так плохо? Кто это?..
Покусав инородный предмет во рту, Алабандин распахнул глаза и дернул связанными руками. Где он оказался шанеец так и не понял, а вот кто перед ним - очень даже. Светлые волосы... странные глаза... Полукровка? Но почему он сомневался, что пред ним и полукровка?.. И первое, что пришло в голову четырнадцатилетнему - еще ребенку по меркам Шанеи - наследнику после нежелания более думать о том, кто же перед ним, - это хорошенько пнуть неприятеля ногами. А затем выплюнуть грязную ткань, протолкнув ее языком. Мерзкий привкус от этого неизвестного куска вызвал желание выплюнуть заодно и все содержимое желудка, но Раум каким-то образом сдержался. Скорее из нежелания наводить грязь в собственом доме; хотя, кто знал, может, он уже и не в нем.
Руки оказались крепко связаны. Вот попал, - подумал Алабандин и задрожал от страха. Сын земли Шанея - он воин, бесстрашный, как отец, сильный, непреклонный. И мальчишка завертелся в попытках если не убежать, то нанести хоть какой-то урон вору.
- Не трогай... меняаа... АААА! - закричал пленник и тут же дернулся, предполагая, что ему снова зажмут рот.
Неудачно, надо сказать. Голова все еще кружилась, организм не пришел в себя, и парнишка глупо завалился в сторону пола, рискуя с маху разбить самому себе висок или вывихнуть плечевой сустав.

По телу пробежала дрожь, но Ди продолжал уперто играть роль истинного сына своего отца, храбрился и стоял на своем. Вернее, сидел - связанный, беспомощный и рискующий получить обещанное свертывание головы.
С одной стороны, ему было чего бояться. С другой: почему же тогда этот неизвестный не бросил его, не придушил, а притащил за собой да еще и помощи ждет? Неужели он настолько глуп, что может поверить шанейцу?
Все вокруг знали, каждый городок, каждая не завоеванная деревня, что с этим высоким белым народом шутить и спорить не стоит. Рано или поздно они завоюют все территории, даже те народы, что бились до самого последнего... Но почему же Алабандин никогда не видел средь побежденных подобных этому мужчине? При падении он приметил и странную форму заостренных ушей. Светлые волосы, рост и крепкое телосложение могли выдать в нем кровь шанейца, но кожа и яркие глаза, а также отсутствие камня - противоречили предположениям полностью. Сын рода Соломьенн никогда не слышал о народе с такими признаками. Могло ли это значить, что армия Шанеи добралась до неизвестных до этого времени земель?
- Все рабы здесь не по своей воле,  - хмуро заметил Раум, смотря на незнакомца исподлобья. - Привыкнешь.
Просит помочь... Пфф! Он действительно глупый. И в чем его обвиняли? Как ему удалось вырваться из плена? Почему он не убил Алабандина сразу и почему пытается выбраться из дворца с его помощью? Почему никто до сих пор не может поймать беглеца и отчего отец так беспокоился за наследника? И почему он... такой? Мальчишка прищурился, рассматривая, судя по всему, очень опасного преступника, который для такового выглядел слишком простым, глупым или даже растерянным. Он тоже не знал о народе Алабандина, как Алабандин не знает о его народе?
Интерес рос, вместе с ним, правда, и страх. Заманить врага туда, где его с легкостью смогут поймать. А еще - остаться живым. Раум не сомневался, что от него избавятся при  первом удобном случае... Он сглотнул, не отрываясь от таких необычных зеленых глаз.
- И каким же образом я могу помочь? Почему я должен это делать?
Еще немного - и Клаунек найдет их. Где-то в соседних коридорах уже шумела стража, пусть они и не знали, где именно прячется враг со своим заложником.

Если не раб - то кто? Вряд ли отец стал бы гоняться за преступником, если бы он оказася послом, пришедшим с редложением мира...
Смех напугал Алабандина, и он дернулся, огромным светлыми глазами смотря на незнакомца. Он точно был странным... Раум даже в книгах о таких не читал! Даже в сказках... Или его уши - нечто вроде дани моды? А все прочее?..
Мальчишка растерялся, что не помешало ему буркнуть:
- Дольше будешь ломаться, - в ответ на то, что беглец такой же раб, как и он.
Шанейца заметно потряхивало, пусть он и пытался скрыть это - не подобающе ведь, да и мальчишеская "храбрость" никуда не подевалась.  Вот только страх перебороть было вдвойне сложней, когда самый что ни на есть простой холод пробирается сквозь одежду, и даже шубка на плечах не спасет. Одно дело теплый дом, другое - погреб. Хорошо, что не улица; пусть снег и стал уже подтаивать, но мороз не терял своей власти над землями отца...
Еще сильнее затрясся Алабандин, когда его невольный собеседник вдруг изменился. Было ощущение что он сейчас либо в чудовище превратится, либо просто свернет шею надоедливому мальцу, как и обещал, однако враг вновь повторил, что нуждается в помощи...
Ди прижался к стене, не чувствуя ее холода только потому, что все его ощущения были направлены на желание поскорее выбраться из этой жуткой ситуации. С одной стороны, незнакомец мог быть вполне прав. С другой, неясно было, отчего в доме из-за него такой переполох. И с еще одной стороны... Алабандин мог его просто сдать, тем самым подняв себя в глазах отца и всех прочих, что отошли от него после получения второго, проклятого имени. Вес первого. в котором зеленоглазый мог быть жертвой, враз упал веред весом последнего: как ни крути, а за себя Раум волновался все равно больше, жить вот так с клеймом ненавистного вора он не желал.
- Ладно, - произнес он хрипло. - Но ты развяжешь мне руки. И объяснишь, кто таков и что сделал.
Любопытство перед страхом или просто попытка заговорить зубы - не столь важно. Важно то, что глава Дома Соломьенн чувствовал, что его сын уже близко, и он был уверен, что его забрал тот самый эльф, по ошибке выброшенный в Шанею, - иначе зачем мальчику бросать свои книги и бежать в эту часть дворца?..

Подросток затрясся еще сильнее: он действительно испугался того, что может сойти с ума. Мало ли что этот... странный блондин учудит? А он действительно не так прост, как мог бы решить про себя глупый шанеец, провести его не удастся, а значит, придется вызвать к себе доверие, чтоб этот... как он там себя назвал? Чтоб убрал эту свою "гарантию непредательства". Как это сделать? Быть хорошим мальчиком - не иначе.
Не по душе все это было Алабандину. С подозрением сверкнули его начинающие краснеть вместе с камнем на лбу глазки - время заката. Дьявол! И что мне теперь делать? Слушаться его? Помочь сбежать? Да, это противоречило и его планам, и правилам шанейцев, и даже его собственным правилам и желаниям. Но если он действительно сойдет с ума? Вор - да еще и сумасшедший... Такого позора его семья не вынесет; на веки станет род Соломьенн посмешищем, род, в котором из века в век текла царская кровь, род, в котором рождались герои, полководцы, ученые и так или иначе отличительные его представители. А тут он - Раум - ни рыба ни мясо, скорее, королева, чем король, слабый, глупый, еще и...
Лучше исчезнуть, чем опозорить отца, - решил Алабандин, хотя пытался придумать, каким образом отвоевать доверие, освободиться - а после закончить все это дело с наибольшей выгодой для себя.
Вдалеке, где-то в коридорах, зашумели.
- Эльф? - переспросил недоуменно беловолосый. Какое странное название народа. Не слышал, чтоб здесь кто-то подобный жил. Что ж, возможно, он прав: его земли так далеко, что мы еще не дошли до них... Но...
Мальчишка хмыкнул.
- Если ты здесь, это значит, что до твоей страны уже добрались, и очень скоро ты и твой народ будете служить нам. Как и все прочие.
Едкая улыбка на милом, все еще детском личике, превосходно сочеталась с темнеющими глазами в лучших традициях неожиданных злодеев. Или просто злодеев - вполне ожидаемых и кровожадных.
Наследник задумался, как назваться. С одной стороны, он должен назвать свое полное имя, соблюдая все три имени и род, с другой же Ди просто не выносил свое второе имя, данное, как говорится, свыше. Однако, гордо выпятив худенькую грудь, парень важно произнес:
- Алабандин Раум Клаунек из рода Соломьенн, - а потом он прищурился и поднялся на цыпочках, заглядывая в любопытное лицо очень любопытного существа. - А тебя?
Подул ветерок. Вернее, его можно было назвать сквозняком - видимо, выхода из этого склада было два, и оба сейчас были открыты.
- Алабандин! - как гром разнесся по помещению голос главы семьи.
Он их нашел.
Мальчишка открыл было рот, чтоб ответить, но вовремя вспомнил про сумасшествие и неуверенно посмотрел на эльфа. Глаза наследника забегали, сам он замер и втянул голову в плечи.

Аерис... И все? Мальчишка даже как-то разочаровался.
Судя по звуку шагов, отец Алабандина приближался, и был он не один. Присутствие стражи лишний раз доказывало опасность того, кто сейчас использовал ребенка как прикрытие. Как должен поступить наследник? Конечно, выдать врага. Но это может стоить ему дорого... Обман же даже для Ди мог быть еще дороже.
Толчок чуть не заставил Ди упасть. Он неуклюже выскочил из-за стеллажа и увидел отца. Глаза герцога горели алым, когда глаза его единственного сына все еще сверкали бледным красноватым цветом, как нежный юный закат. Клаунек осмотрел помятого подростка, как-то неуверенно стоящего на ногах, с опущенными руками, полностью пропавшими под длинными расшитыми рукавами. По его взгляду сложно было определить, о чем герцог волнуется сильнее: о состоянии своего сына или о том, как найти беглеца.
- Ты знаешь, где он? - с ходу спросил Клаунек.
Ни "в порядке ли ты?", ни "он ранил тебя?" или что-то подобное. Шанеец словно знал, что Аерис прячется совсем рядом, а Раум его скрывает.
Алабандин поднял глаза. В них все еще дрожал страх, но где-то там, в глубине  души, мальчишке было обидно: когда он получил свое имя, отец отвернулся от него. Два воина позади герцога с чуть заметной усмешкой и интересом рассматривали хиленького наследника высокого рода.
Герцог мог легко прочесть мысли сына - если б сын не умел почти так же легко блокировать их. Клаунека это злило; он сверкнул глазами, ожидая ответа.
- Да, - не колеблясь ответил Алабандин и словно почувствовал холод в спине, будто эльф вонзил нож за предательство.
Герцог приподнял бровь, вопрошая: "И?". Но он сделал ошибку: Ди злился за его холодность и не собирался за такое отношение лишаться рассудка.
- Он в твоей лаборатории.
Глава семьи усмехнулся.
- Это он тебе так сказал? - сам Клаунек, казалось, смеется над любимым сыном.
А любимый сын знал, что еще немного, и он переступит черту отцовской любви.
- Он сказал, что это отличный шанс, пока тебя там нет, и ты ищешь своего бесполезного сына.
Голос Алабандина стал немного тише, как будто он боялся собственных слов, но хотел ими упрекнуть родителя. Герцог хмыкнул - и вроде даже клюнул на вранье. И постыдился своего отношения к своему чаду. Он развернулся спиной к Алабандину и зашагал вон из склада.
- Постой, - мальчишка сорвался с места, рискуя в любой момент споткнуться на дрожащих ногах и поцеловаться с пыльным полом, схватил отца за рукав. - Я пойду с тобой.
Мужчина повернулся и взглянул на сына. Он увидел напуганного ребенка - своего ребенка - но что-то в этом ребенке было не так. Иначе зачем он прятал свои мысли?
- Пойдем, - просто ответил Клаунек, как-то хитро улыбаясь и взглянув напоследок на стеллажи.
Быстрым шагом они направились в личную лабораторию главы семейства, подросток же еле успевал за отцом: у него кружилась голова, ему было страшно, и он жался к мужчине как можно ближе - как позволяло ему воспитание - словно ища защиты от чужака.

По коридорам там и тут тенями проносились фигуры слуг и стражи, искавших, видимо, того самого врага, что пробрался в дом. Хозяев видно не было - прятались, чтоб не попасться жестокому недругу-шпиону. Лишь Клаунек уверенным шагом направлялся в лабораторию да его мелкий сын плелся следом, едва успевая и часто перебирая ногами, словно вот-вот и вовсе побежит. За ними следовали воины в числе двух и слуга... Все, кому эта компания попадалась на глаза, не обращали внимание на шедшего позади крепкого слугу; прятали взгляды и кланялись, видя хозяина Дома и его наследника. Светлые волосы и украденная одежда спасали эльфа. По крайней мере никто не осмелился заподозрить того, кто шел вместе с Клаунеком.
Алабандин вдруг снова вспомнил о празднике. Он подумал о том, что на нем он станет посмешищем, а вся эта ситуация с незваным гостем может отложить празднество на некоторый срок. И мальчишка понял, что хочет отмены вечера своего позора, что благодарен Аерису за то, что тот поднял в доме шум. Да и не соврал ли отец насчет врага? Эльф сказал, что хочет всего лишь выбраться, значит, он хочет уйти, но ему не дают это сделать. Да и сам Алабандин не хотел: ему все еще было любопытно узнать о народе эльфа и о нем самом побольше.
Вскоре они действительно подошли к лаборатории Клаунека. Раум не ходил сюда, он заглядывал несколько раз, когда был совсем мелким, но после ему не позволяли заходить. "Когда твое время придет и силы проснутся..." Вспомнив это, Ди закатил глаза и где-то глубоко в душе обрадовался, что перешел этот запрет. Он вошел в комнату и тут же приметил множество книг, склянок и различных предметов, здесь было даже оружие. Странная комната, - подумал мальчишка и обернулся, как будто хотел сказать: "Я привел тебя, эльф, куда ты хотел"... Но увидел только стражу, заглянувшую в помещение, но не рискнувшую заходить. Аериса Алабандин не заметил. Сам разберется. Я свою часть сделки выполнил. Интересно, а как он снимет свое заклинание? Наследнику категорически не хотелось до конца своих дней ходить с какими-то там зажатыми энергетическими каналами. Задумавшись об этом, он склонился над одной из склянок с ярко-голубым светящимся порошком. Если рассыпать, будет похоже на звезды. Юный шанеец достал баночку и стал рассматривать содержимое в свете ярких масляных ламп.
- Поставь на место, - рядом резко прозвучал голос Клаунека, и мальчика подпрыгнул на месте, чуть не уронив стеклянную бутылочку.
Отец заглянул в глаза Раума. Он что-то чувствовал, он знал, что сын скрывает что-то. А вдруг он догадался?.. Ведь Клаунек всегда знал, где его наследник, чувствовал настроение сына. И сейчас он совершенно точно знал, что Алабандин больше боится не врага, а его, отца, боится, что он узнает какой-то секрет.
- Ну и где он? - поинтересовался глава Дома Соломьенн.
Алабандин сглотнул. Он хотел, чтоб отец им гордился.
- Где-то здесь, - выдавил мальчишка.

Отредактировано Alabandeen (14-11-2012 19:55:00)

Глава семьи, кажется, все-все понял. Он так пристально смотрел на сына, что по коже Алабандина побежали мурашки. Он склонил голову, но не решался отвести взгляд от багровых глаз отца, и с каждой секундой страх все сильнее наступал, сводя мальчишку с ума. Он не мог смотреть больше в море кровавых глаз, но не решался даже моргнуть, будто это могло окончательно сломать его перед родителем, показать, как он на самом деле слаб. Это давление до колючей дрожи пугало юного наследника - ничто, ни война, ни враги, ни чудовища не пугали его так сильно, как гнев Клаунека. Родной отец был и самым близким, и самым далеким для Ди.
Рука, державшая бутылочку с порошком, вспотела. Юноша стиснул зубы, его скулы напряглись: он столько сил тратил для того, чтоб сдержаться и показать отцу, что достоин и своего рода, и гордого звания шанейца, которые славились бесстрашием, непобедимостью, силой... И жестокостью. Даже сестры сильнее меня, - с горечью думал Алабандин и продолжал смотреть в глаза Клаунеку.
Эти несколько секунд казались вечностью. Муки Раума прервал послышавшийся за дверью шум, словно что-то разбилось. Мальчишка резко повернул голову, по спине пробежал холодок. Он понял, что это не слуги уронили что-то - это эльф пришел. Вместе с парнем на дверь взглянул и отец. Он ухмыльнулся и вытянул из лежавшего прямо на столе оружия недлинную изящную флиссу. Оружие чарующе блестело в ярком свете ламп, почти завораживало своими тонкими узорами. Алабандин невольно засмотрелся на клинок, и когда дверь открылась и послышался знакомый голос, дернулся и выронил из руки бутылочку с порошком. Склянка разбилась, по полу рассыпались отколки и блестящий крупный песок синего цвета. Клаунек посмотрел на это безобразие, недовольно перевел взгляд на Алабандина, который попятился, с заметным страхом смотря не на эльфа, а на отца, задел рукавом еще какие-то склянки и колбы... Крупными осколками  они рассыпались по полу, переливаясь в свете. Клаунек вновь перевел взгляд, наблюдая, как бьются его вещи, взглянул с плохо скрытым презрением на мальчишку, фыркнул.
- Ты действительно бесполезен.
Раум широко раскрыл глаза и побледнел еще сильнее. Это не его отец! Не может быть, чтоб это был он! Ведь он любит его, Алабандина, пусть он всегда вел себя сдержанно, но сам мальчишка ведь знал, что отец заботлив и ласков к нему. Проклятые жрецы! Проклятое имя! - злился юный шанеец. Он боялся отца, видя, что он заподозрил сына во лжи, но не думал, что Клаунек скажет ему подобное. Он просто очень зол, просто зол... - пытался убедить себя Алабандин, но презрение в глазах отца ломало всю надежду.
Глава же Дома Соломьенн был занят своим гостем. Он ухмыльнулся, глядя на Аериса. Казалось, шанейцу было плевать, в каком свете он выдает чужаку своего наследника... Хотя, кто знает, возможно, после этого события, ставшим последней каплей во всех неудачах, связанных с Раумом, наследником он более считаться не будет. Ведь Клаунека предупреждали в дефективности мальчика...
- А ты смельчак, - ответил Аерису мужчина и хитро улыбнулся, отмечая кровь на правой руке чужака.
Он не двинулся с места - лишь улыбался эльфу и прислушивался к быстрым шагам стражи, которые тоже слышали шум и вскоре найдут своих товарищей у двери в лабораторию хозяина.
- Так что же ты не сбежал, а пришел прямо ко мне?

Падающий с темных небес снег не бывает всеми любим, ненавистен, приятен или смертелен. Снег - это радость и страх одновременно, конец жизни и ее начало, белизна его непорочна и убийственна. Снег - это слезы счастья и утраты. Но даже несмотря на все это, снег всегда будет одиноким, тихо в сердце темными холодными ночами его будут просить уйти даже те, кто при свете солнца смеется под его безликим морозным сиянием.
Алабандин - снежное дитя; рожденный холодной зимой вдали от пустынь пылающей Шанеи, он всегда был одиноким. Слуги и рабы были к нему добры, некоторые из сестер о нем заботились, даже дядя - Император - и его супруга играли с ним в садах Дворца. Но единственный, кому мог мальчишка доверять, был его отец.
Он смотрел на эльфа так, словно вот-вот оборвется его собственная жизнь. Может, было бы вернее, если б Алабандин тогда задохнулся: умереть от рук чужака лучше, чем умереть с мыслью о том, что самый близкий человек презирает тебя. Он смотрел, как кровь стекает по руке, которая совсем недавно могла избавить наследника от стыда, и сердце в груди его сжималось. Почему он просто не ушел? Ведь смог бы, наверняка смог. У него был я - заложник, жизнью и здоровьем которого не посмели бы пожертвовать. Зачем он пошел прямо к отцу? Мысли подростка повторяли вопрос отца.
Взгляды эльфа и юного шанейца встретились. Горящие жаждой жить глаза Аериса и почти потухшие - Раума. Мальчишка не мог понять, отчего на него так обозлились все силы мира, за что ему такие испытания и почему судьба над ним так издевается. В какой-то момент он вдруг понял, что все это скоро закончится - отец не оставит все так просто. Алабандин был почти уверен в этом. И в этот же момент страх отступил на секунду, уступая место какому-то тоскливому облегчению, тягучему, словно из саднящей раны осторожно вынимают длинный осколок. И тут же рассеченный оружием на обрывки воздух легким касанием по щеке мальчика заставил его вновь вздрогнуть.
Клаунек усмехнулся и ловко отскочил от удара, подставляя тупую сторону клинка защитой. Под ногами хрустнуло тонкое стекло. Он не стал нападать в ответ, только тихо засмеялся.
- Восстановлено? Ты хочешь умереть, остроухий? Если бы не я, ты уже стал бы пищей для червей в своем мире. Тебе напомнить о твоей ране?
Ехидная улыбка шанейца и блеск алых глаз не предвещали ничего хорошего. Если бы он мог в этот момент, то точно не упустил бы шанса побеспокоить не зажившую рану на спине эльфа, причинить боль, напомнить о том, в чем заключается то самое равновесие, о котором говорил чужак, - смерть, не важно в каком мире.
Рана? - Алабандин чуть прищурился и нахмурил брови. - На руке? Равновесие? Нет, отец говорил не о свежей ране. Он говорил о другом мире. Как и полагал Раум, отец солгал ему - Аерис не просто враг или вор... Но разве это объясняло его смелый поступок - придти прямо в лапы к тому, от кого следовало бы бежать? Наследник переставал понимать происходящее, теперь уже окончательно. Казалось, его снова лишили возможности дышать, голова закружилась... Я не понимаю! - завопил он мысленно, не замечая, как на самом деле близко стоит к воинам, не обращая внимание на то, что в случае драки его могут легко задеть. Он сжал кулаки, спрятанные под длинными рукавами, пытаясь остановить вихрь непонимания внутри себя.

Беловолосый рассмеялся в ответ на угрозы эльфа. И насмешливо хмыкнул, видя, как тот отталкивает Алабандина. В его алых глазах мелькнула хитринка, Клаунек одним взглядом и ухмылкой словно говорил: "Что, боишься за жизнь этого ребенка? Неужто он стал твоей слабостью?"
Аерис бросился на шанейца, а тот лишь улыбался, замечая, как злоба овладевает гостем его мира. Гнев заставляет силы расти, боль притупиться, трусость он превращает в безрассудную смелость, шаг становится шире, прыжок - выше, удар - мощнее. Но гнев питается разумом и осторожностью, а значит, эльф рискует стать менее внимательным, что в борьбе с отцом Раума ему грозит не лучшим исходом. А Клаунек, как огромный хищный кот, играл с мышонком.
- Мой сын узнает все тогда, когда придет его время, - ответил мужчина, увернувшись от удара.
Металл взвизгнул от скользящего по изящному клинку флиссы оружия эльфа, и за те мгновения, что были утеряны с опрокинутым в ударе оружием Аериса, быстрым движением Клаунек почти самым кончиком своего меча в прыжке в сторону провел по косой между восьмым и девятым ребрами блондина.
Ткань украденной одежды была разрезана как бумага - ровно, без разорвавшихся и поврежденных нитей, словно умелая рука портного острейшими ножницами надрезала ее. Клаунек, отскочив на расстояние пяти шагов, насмешливо разглядывал эльфа, мягко и бесшумно ступая по плитам, обходя воина вокруг. Он не собирался убивать его - только поцарапать: чтоб саднило, чтоб кровь щекотной тонкой струйкой стекала по коже, чтоб незначительный порез приносил совсем немного неудобств, но так навязчиво мешал в движении... Он был в себе уверен, он играл и наслаждался хотя бы уже тем, что у него есть опасное развлечение, тот, кого вряд ли удалось бы победить парой ударов, от умения которого дрожь пробиралась по спине.
- И если ему суждено узнать что-то сейчас, - продолжил мужчина, - значит, так решено небесами. В конце концов, он уже прошел обряд, и силы в нем пробуждаются. Верно, Алабандин?
Шанеец не взглянул на сына: Аерис мог воспользоваться этим и наброситься на главу Дома Соломьенн. Отвлекаться Клаунек от своего гостя не собирался.
- Ведь он успешно скрывает обстоятельства вашей с ним симпатии друг к другу. Я в его возрасте и не мечтал о таком.
Мужчина снова хмыкнул; в его голосе и взгляде не было ни гордости за сына, ни зависти - только недовольство от того, что наследник скрывает правду. Клаунек, правда, не мог понять причины: либо Раум был запуган эльфом, либо защищал его. Но каким же образом иномирянину удалось завладеть разумом ребенка? Ведь если бы сын открыл путь к своим воспоминаниям, глава Дома понял гораздо больше. И не сомневался бы в своем мальчишке.

Алабандин резко поднял голову. Слова отца сердили его. Все его поведение выводило паренька из себя... Почему не он оттолкнул своего сына с пути, а незнакомец? Кому дороже жизнь наследника?
Или предателя?..
Мальчишку затрясло. Это был страх перед отцом, обществом, если оно узнает о грязном поступке юного шанейца, борьба внутри себя. Что он должен делать, а что не должен? Как поступить? Как не разочаровать отца? Быть смелым, твердым и настойчивым? Не будет ли это безрассудно, глупо и странно? Не приведет ли к непоправимым последствиям или стыду? Отец словно ругал Раума: даже он не посмел бы прятать от отца мысли. Не посмел бы, даже если бы мог. Если бы мог? Не значило ли это, что Алабандин в чем-то превзошел своего отца?
Слабый, ненадежный наследник, который уступал по силе и умениям своим сверстникам, славился не боевыми достижениями, а танцем и пением. Сейчас у него был шанс показать, что он достоин своего имени. Я должен быть сильным, убедить отца в том, что я способен. Я могу! Я не испугаюсь его! Могу и сделаю!
Но что?
Я не хочу, чтоб они сражались, - думал Раум, чувствуя, как трещит и крошится стекло под подошвой. Его пугал вид крови на руках Аериса, он боялся, что эльф причинит вред отцу, и не желал смерти тому, кто не убил его. И он знал, что этот необычный молодой мужчина с очаровавшими его зелеными глазами не выйдет из дворца живым: отец был опасен, а стража - многочисленна и хорошо обучена. Какой же выход мог придумать мальчишка для разрешения ситуации?
Он сделал шаг вперед и вздрогнул всем телом от крика отца:
- Не подходи!
Мальчик отшатнулся.
А... теперь ты волнуешься? - с обидой и злостью подумал Ди, все еще пряча мысли от мужчины. Он справился с испугом после неожиданного крика, стиснул зубы и настойчиво вновь сделал шаг вперед.

Клаунек уже не скрывал злобы на сына, но не отрывал взгляд от эльфа. Казалось, он готов хладнокровно воткнуть меч в грудь отпрыска - лишь бы тот не мешался под ногами, но тем не менее сделал несколько шагов в сторону, будто уводил Аериса подальше от мелкого. Этот ход Клаунека был не очень выгодным - стена не позволит ему развернуться с той же ловкостью, с какой удавалось на открытом пространстве широкой комнаты. Зато при удобном случае он может расшибить об нее голову беглеца. Но сын... Он отвлекал внимание, мешал своими необдуманными действиями, видимо, вообразив, что способен как-то повлиять на происходящее.

Тихий шаг мальчишки, еще один - мелкие, мягкие, как у вороватого кота. А потом он снова остановился, слушая Аериса. Как он мог не вмешиваться, если он уже стал персонажем развернувшегося спектакля? Его роль не была на втором плане: он привел эльфа к отцу, он помог врагу, он сейчас может их остановить... Он был виновен в том, что незнакомец и отец столкнулись, и будет виноват, если кто-то из них пострадает.
В какой-то миг Алабандин словил себя на мысли, что в равной степени побеспокоился и о чужестранце, и об отце. Было ли это связано со страхом за разум, который хитрый эльф запечатал, или с той самой симпатией, о которой сказал Клаунек, парень не знал. Он старался не забивать сейчас голову всякими лишними мыслями; главной задачей его было остановить сражающихся. Только он все еще не знал, как это сделать.
Ему было приятно слушать похвалу Аериса. Может, теперь-то отец поймет, в чем дело, перестанет злиться на своего сына. Алабандин поджал губы, чтоб невольно не улыбнуться, его глаза засверкали, бледные щеки покрылись легким румянцем, а по телу пробежало приятное тепло. Он на несколько мгновений опустил голову, прячась от тех, кто может его за такое проявления чувств высмеять. После слов в защиту обратное слушать очень не хотелось.

Клаунек внимательно следил на эльфом, казалось, что ни одна деталь не пройдет мимо внимания шанейца, ни одна дрогнувшая морщинка на лице соперника не останется незамеченной... Они оба сейчас были похожи на хищников, которые ловят слабость друг друга в глазах, и в тот момент, когда она мелькнет во взгляде или из-за неудобного положения, зачесавшегося уха, в тот момент кто-то из них бросится первым - молнией, смертоносной хваткой уничтожая неприятеля. Одним ударом.
Мужчина следил за Аерисом, он видел его движения, он как будто читал его мысли. Замечал смену в движениях и взгляде, в голосе. И продолжал усмехаться. А когда услышал слова в защиту сына, вдруг чуть опустил флиссу и громко расхохотался, чуть задирая голову. Этот смех слышали даже стражники, что уже собрались за дверью.
- Ты так им дорожишь, что даже оправдываешь передо мной! - воскликнул Клаунек через смех.
В его глазах блеснула хитринка, смешанная с сильнейшей неприязнью.
- Может быть, ты хочешь, чтоб я тебе его отдал?
Клаунек сузил глаза и ухмыльнулся. Он говорил так, словно Аерис был влюбленным юнцом, который пытается отхватить себе невесту у сурового отца. Или женщину из царского гарема.
Конечно, он издевался над эльфом. Это было видно - мужчина не скрывал ехидства и насмешки.
Он снова держал оружие, готовый защищаться - не нападал, а просто ждал броска, чтоб снова уклониться и лишь слегка царапнуть соперника, постепенно лишая того сил. И за миг в нем что-то изменилось...
Быстрым ловким зверем Клаунек бросился на Аериса, обманывая и отскакивая, нанося молниеносные удары. Казалось, клинок поет, рассекая воздух. Шанеец словно проверял эльфа, как наставник следит за успехами своего ученика и, как только тот делает ошибку, больно бьет палкой по спине.

Отдал? Как это - отдал? Как слугу? Алабандин был все еще ребенком, он много не понимал, не понимал, что имел в виду его отец, но чувствовал, что тот лишь смеется - над ним и эльфом. Именно этого боялся мальчишка; конечно, а чего он ожидал: что отец наивно поверит словам врага? Да ладно, это было бы слишком просто! Алабандин чувствовал себя так, будто его еще сильнее подставили...
Отдал... Точно! Ну конечно! Слуга!
О чем он только думал, когда парой прыжков оказался возле сражающихся, не было известно, наверное, даже святым силам. Мальчик ловко уклонился от пролетевшего над ним клинка, грациозно поднырнул и, по-дурацки расставив руки в стороны, стал между отцом и Аерисом. Его алые глаза полные решимости смотрели на эльфа, юный шанеец словно закрывал собой родителя.
- Погоди, - спокойно, чуть повышенным тоном, достойным повелителя, сказал Раум.
Клаунек зарычал от негодования и с огромным усилием остановил меч, способный легко разрубить тело его ребенка. Мышцы заныли, рука от резкой остановки метнулась в сторону.
- Т-тыыы... - прошипел он, но мальчишка его перебил.
- Хочу его в слугу.
Не просьба, не приказ - а просто утверждение. Малыш хочет себе новую игрушку. И малыш этот царских кровей, а значит, ему нельзя отказать. Он решительно и без страха смотрел на Аериса и одним взглядом говорил: "Слушайся меня - и все будет хорошо". Наследник рода так быстро все это совершил, что на его подвиг хватило, пожалуй, всего несколько мгновений. Но он был уверен, что вот сейчас-то отца он убедил. К чему весь этот балаган? К чему желания отца и стремления чужестранца? Главное, что наследник захотел нового слугу, красивую, дерзкую куклу.
А потом он почувствовал боль. Ди не знал, ранили его или нет, он сам-то не до конца понимал, что сделал. Но боль в левом запястье, которое держал Клаунек и, скручивая руку, вздергивал ее вверх, разбудили мальчишку. Однако он не застонал, не заныл - просто его глаза наполнились болью и обидой, а веки и губы лишь слегка задрожали.

Все происходило так стремительно, что мальчишка не успел бы даже крикнуть. В его сознании смешались боль, идущая от вывернутой руки, страх, желание помочь, стремление показать себя сильным и взрослым перед отцом, непонимание действий эльфа, мольба о том, чтоб чужеземец его понял... В глазах Аериса сверкнуло что-то угрожающее, будто бы что-то темное на миг стальными когтями вцепилось в его сердце и душу, захватывая в плен все то хорошее, что могло в нем остаться. Пожалуйста, посмотри на меня! Пойми мои мысли! Просто остановись, Аерис!.. Видишь, я терплю ради тебя... Мне очень больно... Мысли быстрым паническим потоком проносились в голове Алабандина. Зачем я это делаю? Боль становилась все сильней, и в тот момент, когда Раум уже не вынес и скривился, тихо, хрипло застонал, эльф воспользовался моментом.
Клаунек вмиг понял, что совершил ошибку, когда краем глаза заметил смену в госте из другого мира. Словно тьма на миг прорвала нежную паутину света, ядовитым дымом пыхнула - и тяжелым порывом растворилась в нематериальном пространстве тонкого мира в запределье. Размышлять об этом не было времени: эльф воспользовался моментом и напал. Шанеец сжал руку сына от злости, казалось, до хруста тонких костей - так сильно он был зол на ребенка за его глупость. Его сознание пронзила боль Алабандина, затем холод на собственной коже, сильный жар и вновь боль - его собственная и его сына. Задел. Насколько сильно этой длинноухой крысе удалось задеть мальчишку Клаунеку было неизвестно, он на несколько мгновений потерял контроль от боли собственной и боли своего дитя, маячащей яркими всполохами в потемневшем на миг сознании. Мужчина качнулся, неуклюже взмахивая флиссой, его лицо как будто потемнело от ярости. Стон Раума, запястье которого он все еще крепко сжимал и вздергивал вверх, вернул Клаунека из затуманившего его разум гнева. Терпение герцога закончилось, играм было здесь уже не место.
Мальчишка огромными глазами смотрел на эльфа. Секунда... Все замерло. За что?.. Ослепительной вспышкой боль пронзила тело, защипала, заколола... Чуть успокоилась... Рука занемела и ослабла, по коже от раны ощутимо побежали кровяные дорожки. Это неправильно. Отец так сильно сжимал руку, что Алабандин чувствовал его дрожь. Затем тело дернулось, покачнулось, рука вздернулась так высоко, что пришлось встать на цыпочки - все же отец был намного выше его. По телу пробежала отнимающая силы дрожь, кровь по коже заструилась - казалось, что свежий порез разрывался, как ткань от тяжелого груза. Ди готов был поклясться, что слышит треск кожи и тканей под ней... Это было невыносимо. За что?! Я ведь помог тебе! Он произнес бы это вслух, если б ему хватило сил; лишь стон раздался вместо слов. И тогда Клаунек склонился над ухом сына и зашипел:
- Я же сказал... - его голос чуть дрожал.
И тогда же Клаунек выпустил руку сына. Глаза его блеснули, он ухмыльнулся - и толкнул паренька прямо на эльфа.
- Он не тронет тебя, - негромко, насмешливо произнес мужчина, и когда ослабевший Алабандин завалился на зеленоглазого, левой рукой словно толкнул воздух вперед.
Заклинание сильной волной ударила ровно в правую ключицу эльфа - так, чтоб не задеть Алабандина, но еще больше лишить Аериса возможности использовать правую руку. Шанеец скривился, но в его взгляде сверкала хитринка. Он смеялся над своим наглым пленником и готовил новый удар.