- Каждое утро я в говно,
Но каждый вечер я огурцом.
Ранним вечером я уже рад,
Что к утру я буду зверски ужрат,
Что где-нибудь между шестью и семью,
Я превращусь в озорную свинью, - далеко разносилось по утренним улицам нестройное пение, сильно опережая своих обладателей. Сильный, громкий и высокий женский голос был бы хорош, если бы его обладательница попадала бы хотя бы в две ноты из десяти. Впрочем, вопиющее отсутствие музыкальности с лихвой компенсировалась громкостью и чувством, с которым обладательница голоса распевала известные в этом квартале куплеты. Какую-то свежую версию, не то услышанную в последнем кабаке, не то - сочинявшуюся прямо на ходу. Впрочем, второе - это вряд ли, потому что по мере приближения парочки можно было расслышать и второй голос: его обладатель как раз отлично выводил мелодию, попадал в ноты, обладал изумительным голосом... и все было бы совершенно прекрасно, если бы дикция явно не намекала на то, что обладатель этого голоса в стельку пьян.
- В луже усну с разбитым лицом...
Но следующим утром опять огурцом, хэй!
Каждый вечер я огурцом,
Но каждое утро я в говно,
И каждое утро я в говно,
И ещё полночи я в говно,
Но полдня я огурцом,
Чтобы вечером снова быть огурцом, хэй! - неизвестные певцы явно запутались в бесконечных перечислениях времени суток, поскольку концепция менялась на ходу, равно как и время, в которое, по их мнению, они должны были "быть огурцом". Впрочем, случайный слушатель вряд ли заметил бы этот ляп, даже если и не был бы оглушен этим хором, певшим как сирена и тролль, кто в лес, кто по дрова. Все равно лажа была настолько синхронной и душевной, что произвольно вносимых изменений не было заметно.
-Я не знаю что будет с моей страной,
Я не знаю что будет с моей женой,
Я не знаю что будет с моими детьми,
Я не знаю что будет со всеми людьми,
Я уверено знаю только одно -
Нынешним утром я в говно, хэй!
Воцарилась блаженная тишина, по простой причине: оба забыли, что же было дальше, а вспомнить не удалось. Пришлось замять паузу, глотнув из прихваченной с собой бутылки, призванной скрасить путь до следующего трактира. В предыдущем стало как-то скучно. Особенно когда перестали драться.
- О! М-мариэл-лчка, золтце, а п-пайдем вооон сюда! - сказавший это молодой вампир ткнул пальцем в первый подвернувшийся трактир. Выглядел этот вампирчик колоритнее некуда, и непонятно, как его могло занести в портовые районы Глорштадта без охраны. Он как будто сбежал с приема в Княжеском доме: черное и красное, кружева и бархат, роскошные локоны и драгоценные камни... А может, и вправду сбежал, черт его разберешь. А потом повалялся где-нибудь, чтобы помять все, и местами в пыли изгваздаться. Вот его спутница ясно, откуда сбежала: с корабля. Причем, пиратского, судя по тому, что в довершение всего на лиссэ Фьор красовалась алая бандана, явно бывшая раньше чьим-то шейным платком, и шляпа набекрень. Как она ими обзавелась, Холера уже и не помнила, но это как-то мало сейчас ее волновало. У нее были другие проблемы.
- Нееее... Я об-бещала заб-брть кэпа, - категорично заявила женщина, и целенаправленно потащила своего спутника вперед. Не прекращая, впрочем, обниматься с молодым вампирчиком. Она бы еще не против не только обниматься, но и еще что-нибудь, но целоваться на ходу как-то не получалось: они попытались, и потом долго не могли расплестись и встать. Не потому, что так увлеклись, а просто запутались в четырех ногах и четырех руках. И дальше решили идти более целенаправленно. И подбадривать себя пением. Вот только закончилась уже третья песня, а капитан все не находился.
- И здесь нет, - огорченно констатировала Пагуба, заглянув в двери трактира. Спустилась по ступенькам в лужу, и радостно выдала: - О! Кэп!
Одновременно с этим Орельен заметил что-то куда более интересное, чем валяющийся в луже вампир, кажется, оказавшийся тем самым капитаном какой-то легендарной рухляди, и практически в унисон с Мариэллой выдал:
- О! Киса!

Отредактировано Орельен (14-11-2011 02:14:04)