- Где-то я уже слышал все это, - словно назло пленнику, Лоренс запрокинул голову и закрыл глаза - поза, которая говорила бы о большом доверии, если бы не напряжение в каждом мускуле тела. - Неужели ты ценишь себя настолько высоко, что считаешь себя достойным быть брошенным лишь к ногам той женщины, которую я собираюсь любить всю жизнь? Она не этой породы, помилуй.
Чем дальше, тем больше пленник забавлял капитана, и он вскоре начал бы подумывать о том, чтобы оставить его собственным рабом. Но дессайн на корабле, да еще и не просто как пассажир или ценный груз... о нет. Энаморандо не собирался искушать Ритоля таким образом. После скуки закончившегося поиска, происходящее казалось подарком судьбы, мимолетным, а от того - бесценным. А еще оно было очередным свидетельством того, что жизнь идет своим чередом, и то, что казалось мучительной тратой времени, на проверку может обернуться неплохой историей.
Менестрель все болтал и болтал, почти убаюкивая своим нежным голоском.
- Птица, которая петь не умеет.
Глаза вампира резко распахнулись. Он кинул взгляд на пленника, но тут же поспешно отвел глаза - попавшись в ловушку ярких очей дессайнов единожды, запоминаешь урок на всю оставшуюся жизнь. Если она вообще у тебя после этого будет. Задетая гордость вампира недовольно заворчала где-то в глубине его сердца, найдя выход вовне в ядовитейшей из ухмылок. Менестрель пел, а вампир взывал к своей крови, пытаясь почувствовать его страх.
- Хочешь, я вырву его из тебя каленым железом? - почти прошипел Лоренс. - Представь, как прелестно будет смотреться рабское клеймо прямо на твоем прелестном личике.
Слова почти сами рвались с губ, и вампир запел голосом глубоким, как буря, зарождающаяся на дне океана, сплетая воедино неслышный смех, скользящий за словами, и боль, и ужас.
Я был весь в пестрых лоскутьях,
Белый, красный, в безобразной маске
Хохотал и кривлялся па распутъях,
И рассказывал шуточные сказки.
Развертывал длинные сказанья
Бессвязно, и долго, и звонко -
О стариках, и о странах без названья,
И о девушке с глазами ребенка.
Кто-то долго, бессмысленно смеялся,
И кому-то становилось больно.
И когда я внезапно сбивался,
Из толпы кричали: «Довольно!»